© Александр Нехристь
на главную
Б О Р И С   И   Г Л Е Б  —  Э П О Х А   И   Л И К И
24 липня, в собственном шатре был заколот подосланными убийцами Борис Володимирович, а спустя полтора месяца, под Смоленском, был зарезан собственным поваром его единоутробный брат Глеб. Несмотря на то, что жертвой цепи убийств, стал ещё и третий их брат (по отцу) Святослав, только имена Бориса и Глеба были канонизированы христианской церковью, которая причислила их к лику святых.
Обстоятельства гибели князей ещё в глубокой древности служили предметом пристального изучения. Настоящее исследование призвано поставить точку в этом, тысячелетней давности деле, когда кровью правых как благосоловением было окраплено наше отечество.

Источники

Всё, что нам известно о гибели Бориса и Глеба, исследователи обычно находят в сообщениях русских летописей, Житий и Чтения. Помимо русских летописей, Житий и Чтения, принадлежащего перу Нестора, о событиях 1015 -1018 гг. коротко упоминает Титмар Мерзебургский в своей „Хронике”, польская хроника Галла Анонима, а так же „Прядь об Эймунде” исландская сага, в которой угадываются сыновья Володимира. События 1015-1018 гг. описывали, также, польские историки Ян Длугош и Мачей Стрыйковский.

Поскольку сага является, выражаясь современными понятиями, „художественным” произведением, то в данной статье она не рассматривается. Не рассматриваются в данной статье и сведения Длугоша и Стрыйковского, по той причине, что оба польских историка черпали свои сведения, из летописей, и, следовательно, были не очевидцами событий, а исследователями. К тому же, при внимательном прочтении их трудов, нетрудно видеть, что все старания оба исследователя прилагают к тому, чтобы показать события происходившие на Руси, малозначащими. Несмотря на то, что оба польских историка ссылаются на русские летописи, бывшие в их распоряжении, вызывает удивление, что ни один из этих источников не дошёл до нашего времени и ни из одного этого источника не приведено цитат. Так, например, обстоят дела с „Русской хроничкой” Мачея Стрыйковского. Историк не приводит нам текст этой „хронички”, а пересказывает в общих чертах изложенные в ней события, точно так же, как делал это московитский исследователь Татищев, который постоянно ссылался на Иоакимовскую летопись, но сохранить её для подтверждения правоты своих слов, не потрудился.

Всё вышесказанное, заставляет сосредоточить внимание лишь на трёх источниках: сведений из русских летописей, Хронике Галла Анонима и хронике Титмара Мерзебургского. Остальные источники, как упомянутые, так и им подобные, но неупомянутые, я оставляю для любителей фантазий и устного народного творчества.


Исследователи

Исследование обстоятельств гибели младших сыновей Володимира в древнее время не проводилось в силу того, что Борис и Глеб являлись святыми. В новое время исследования событий почти тысячелетней давности не велось, за исключением известного исследователя Алешковского, все остальные работы, посвящённые этой теме, не выходили в целом за межу, очерченную православными клерикалами. Имена Бориса и Глеба являлись неприкасаемыми; вопреки историческим свидетельствам, их гибель подавалась не иначе как мученическая смерть, а их убийство описывалось с неизменной приставкой "зверское" Погибших князей наделяли всяческими добродетелями, притом в такой степени, что приходится удивляться тому, что их не признали святыми ещё при жизни. Всё, что касалось имён Бориса и Глеба, даже обстоятельства их рождения, старались подавать в духе христианских представлений о спасении души.


Обстоятельства рождения

Не оставались в стороне от этих веяний и серьёзные исследователи. Так, Татищев, основываясь на показаниях, имевшейся у него Иоакимовской летописи, утверждает, что Борис и Глеб были детьми от "законного" христианского брака Володимира и царевны Анны. Без всякого сомнения, Татищев, желал подчеркнуть некоторую предопределённость, знаковость Братьев, которые самого рождения небыли отмечены „печатью греха”. Утверждение Татищева, к сожалению, намеренно ложные. В силу рода своих занятий и осведомлённости, Татищев должен был хорошо знать (и наверняка знал) что в средневековье, дети от любого брака считались законнорожденными. Об этом прямо и недвусмысленно заявляют соответствующие статьи Русской Правды — свода законов Киевской Руси. Об этом же говорит и то, что никто и никогда не ставил под сомнение законность сыновей Володимира, и его внуков, пусть даже те рождались как Всеслав — от „волхования”.

Утверждения Татищева о том, что Борис и Глеб (Галиб) якобы были детьми от брака Володимира и царевны Анны, опровергаются следующим: судя по именам, Борис и Глеб были сыновьями тюркской женщины-мусульманки. Старшему было дано тюркское имя Борис, младшему — арабское Галеб, что означает "молочный". Кроме того, во всех без исключения летописных списках и житиях ясно и недвусмысленно указано, что Борис и Глеб (Галиб) были детьми Володимира от „болгарыни”.

Желая доказать несуществующее, сторонники их рождения от царевны Анны упускают из виду то обстоятельство, что у Володимира и Анны не было детей (во всяком случае, мужского пола) События в Корсуне, последовавшие по смерти царицы Анны, подтверждают это предположение. Бездетный брак давал Володимиру основание вернуть себе уплаченное её братьям „вено”. Вено, то есть выкуп за невесту, являлся завоёванный Володимиром Корсунь. Сами корсуняне — греческие колонисты, возвращение под власть Киева, не желали. Они подняли мятеж, на подавление которого у басилевса Василия не было ни сил, ни возможностей. Подчинять своей власти Крым снова пришлось Володимиру — он отправляет войско под начальством своего родного брата — Свенга. Подавление корсунского мятежа — обстоятельство, тщательно замалчиваемое московитскими „историками”, так как оно служит доказательством изначальной принадлежности Крыма именно Киеву.

Другим доказательством, тесных связей Володимера и „болгарыни” является само рождение Галиба. Из летописи и житий нам неизвестен год его рождения, зато известно, что он был в крайне юных летах — в возрасте отрочества, не старше. Об этом говорят все источники. Даже если предположить, что Галибу в день гибели было 18 лет, то надо признать, что он появился на свет в то время, когда Володимир был связан узами христианского брака. В самом деле, брак Володимира и Анны означен 988 годом, а год гибели Глеба является 1015. Отсчитав 18 лет от года гибели, я получаю 1187 год. Выходит, что Глеб (Галиб) появился на свет тогда, когда его отец уже десять лет состоял в браке с царевной Анной.

Этому неопровержимому математическому выводу есть и летописное подтверждение: именно в это время Володимер предпринимает грандиозный просветительный поход в Ростовскую "оукраину" — нынешнюю Московию. Целью похода являлось утверждение христианства как религии и основание новых городов (именно тогда был основан г. Владимир на Клязьме). Сам по себе поход не кажется чем-то необычным, но если вспомнить, что находящаяся гораздо ближе к Киеву Смоленская земля была крещена лишь в 1012 году, то такой поход вызывает удивление: в самом деле — земли вокруг Киева ещё не просвещены крещением, а Володимир отправляется аж в „заляшскою оукраину”!

Разумеется, связанный узами христианского брака Володимир, не мог открыто жить со своими прежними жёнами, которым, по свидетельству летописей, дал полную волю и предоставил возможность выходить замуж. В случае с „болгарыней” связь была и вовсе предосудительная — христианам запрещалось не только сожительствовать с иноверцами, но даже совместно употреблять пищу. Неофит, каким и был в сущности Володимир, не мог пренебрегать взятыми на себя нравственными обязательствами, и потому вынужден был подыскивать благовидный предлог для встреч со своими жёнами. Несколько забегая вперёд, надо отметить, что не только Глеб (Галиб) родился во время брака Володимира с Анной. К этому времени относится и рождение других его младших детей: Позвизда, Судислава и Доброгневы. Все они числились его детьми, и все они были наделены вотчинами, а в случае с Доброгневой — замужеством за польским князем Казимиром.

Из тех же летописей широко известна необычная тяга Володимира к женскому полу, и поэтому нет ничего удивительного в том, что князь, своим походом в „заляшскую оукраину” сочетал приятное с полезным — просвещение предков нынешних московитов и… встречей с любимой женщиной. Судя по всему, встречи эта была радостной и долгожданной для обеих. Закономерным итогом её явилось не только появление на свет Глеба (Галиба), но и необычное решение Володимира о допуске болгарских купцов для торговли в Русских и подвластных Руси землях. Этот договор особо отмечен в летописях, как свидетельство тесных хозяйственных и политических связей Киева и Волжской Болгарии.

Подтверждением сделанного вывода является и то, что обоим братьям в удел были выделены земли по соседству с Болгарией — Ростовская и Муромская вотчины. Сначала в Муроме правил Борис, а после освобождения Ярославом Ростовской области, был переведен в Ростов, а на его место, то есть в Муром, был переведен Глеб (Галиб)

Кроме этого, косвенным подтверждением кровных связей Бориса и Глеба (Галиба) с Болгарией является и непременное желание Святополка убить Глеба. Ясно, что в случае открытия Борисовой смерти, Глеб, как меньший его единоутробный брат, обязан наследовать власти и имуществу старшего — то есть, взять Ростовскую землю. Не вызывает сомнений, что Глеб наверняка начал бы мстить Святополку за гибель Бориса. Имея под собой значительную территорию и родню в Волжской Болгарии, он мог полностью отложиться от Киева и быть Святополку опасным соперником. Именно на устранение Глеба (Галиба) направлены все помыслы Святополка, после 24 июня.

Итак, обыкновенный арифметический подсчёт, указал на то обстоятельство, что рождение Бориса и Глеба (Галиба) тщательно замалчивались церковью. Действительно, имя матери Бориса и Глеба (Галиба) ни разу не упомянуто — ни в летописных источниках, ни в житиях. Объяснение этому может служить лишь трудности с канонизацией братьев.


Внешний вид князей

Из летописи известно, что Володимир Святославич по обыкновению всех киевских князей держал при себе одного из младших сыновей — Бориса. За Борисом числилась „заляшская оукраина” однако он находился в Киеве. Старшие его братья находились в соответствии со своим старшинством в следующих городах: Вышеслав в Новгороде на Волхове, Изяслав в Полоцке, Святополк в Пинске, Ярослав в Ростове, Святослав в Овруче, Мстислав в Тмутаракани, Всеволод во Владимире-Волынском, Станислав в Смоленске, Судислав в Пскове. Младший единоутробный Борисов брат Глеб (Галиб) из-за малости лет был вместе с матерью в Киеве. Место княжения Позвизда неизвестно. Известно лишь, что он сменил во Владимире-Волынском Всеволода.

Порядок наследования, определённый в законах Киевской Руси, был следующим: по смерти отца, ему наследовал старший из племянников (по старшей линии). При отсутствии племянников — старший сын. Старшим сыном у Володимира был Вышеслав. Следующим за ним по старшинству, был Изяслав (сын от брака с Рогнедой), за ним шёл Святополк, за Святополком — Ярослав (то же сын от брака с Рогнедой), за ним Святослав, Станислав, Борис, Судислав, Глеб и Позвизд. Таким образом, если условно разделить всех сыновей Володимира на три группы по четыре в каждой, то видно, что Ярослав был младшим из четвёрки старших сыновей, а Борис — старший из четвёрки младших. Понимание обстоятельств старшинства — основное условия для понимания всего случившегося в 1015 г.

Из всех детей Володимира только о внешнем облике пятерых его сыновей, сохранились изображения или описания их внешности. Это: Святополк, Ярослав, Мстислав, Борис и Галеб (Глеб)

К сожалению, это всё, чем располагает наука — о Мстиславе Володимировиче сохранилось только несколько летописных строк. То несколько лучше обстоят дела с изображением Святополка — сохранились его сребреники, по которым судить о внешнем облике князя можно лишь в самых общих чертах.

Cвятополк Володимирович

Святополк Володимирович

Облик Ярослава восстановлен Герасимовым. Подобно тому, как китайцы изображают Будду китайцем, выдающийся московитский учёный, изобразил Ярослава Володимировича… с бородой (!) Но, как бы то ни было, скульптурный портрет Ярослава наиболее соответствует его действительному облику, тем более, что он восстанавливался по сохранившемуся черепу и костям его лица.

Ярослав Володимирович

Ярослав Володимирович

Из всех сыновей Володимира Святославича, более всего сохранилось описания внешности Бориса и Галеба, и их изображения в виде миниатюр и икон. К сожалении, всё это множество не имеет ничего общего с достоверностью — достоверные изображения Бориса, Глеба до нас не дошли, а после разграбления Киева пришельцами с Северо-запада, исчезают и их останки. Меч Бориса впоследствии оказался у одного из руководителей нашествия на Русь — князя Андрея Боголюбского. Впоследствии был утерян и он. В соответствии же с церковными установлениями было принято изображать Бориса и Глеба по определённым правилам. Так, в „Иконописномъ подлинникъ” дается такое описание церковного изображения Бориса и Глеба (Галиба) на иконах:


„Борисъ подобюмъ русъ, власы мало съ ушей, брада не велика, аки Космина, на главъ шапка, опушка черная соболья, ризы на немъ княжесмя, шуба бархатная, выворотъ черной соболей, исподняя риза зеленая камчатая, въ руке крестъ, въ другой мечь въ ножнахъ. Глебъ подобиемъ младъ, лицемъ 6ълъ, власы съ ушей кратки малы, очень кудреваты, на главъ шапка, опушка соболья, ризы княжескiя, шуба камчатая, выворотъ соболей, исподняя риза лазоревая камчатая, въ рукъ крестъ, въ другой мечь въ ножнахъ. У обоихъ на ногахъ сапоги”.


Противоречит этому канону лишь наиболее старое изображение Бориса и Галеба с иконы 12 века, которая происходит из Савво-Вишерского монастыря под Новгородом, куда по предположению иследователей могла быть перенесена из более древнего храма на Руси. Древность иконы подтверждается и работами по её восстановлению.

Борис Володимирович

Борис Володимирович

Галеб Володимирович

Галеб Володимирович

Это — наиболее древние, из дошедших до нашего времени, изображения Бориса и Глеба.

На первый взгляд, можно усомниться, что икона, сколь бы древней она не была, передаёт истинный облик князей, хотя можно усмотреть сходство с их отцом — Володимиром (как видно, тот то же имел продолговатое лицо, узко посаженые глаза и длинный прямой нос), но помимо широко известных описаний их веншности существует другое описание их внешности, которое идёт вразрез с каноническими:

„...Телом быша красив, высок, лицом кругл, плечами широк, тонок в чреслах, глазами добр, весел лицом, возрастом мал и ус младой был”.

„Весел” — вот эта единственная живая черта и указывает на достоверность описания внешности Бориса, а учитывая такую мелочь. Как небольшие усы, и то, что определяющим для русских людей было именно ношение усов и бритьё бороды, разумнее всего полагать, что описание в „Сказании” — наиболее верное. Отметим важную мелочь — то, что Борис был „лицом кругл”. Думаю, что в этом несомненно есть "вина" тюркской крови матери, текшей в его жилах.

Тепрь сличим описание с изображением вышеприведеныных икон: лицо у Галиба узкое, взгляд его насторожен, глядит он влево, словно чувствует опасность. Борис же смотрит с иконы прямо. Хорошо заметно, что лицом он „кругл”, заметна так же лёгкая хитринка в глазах - словно он вот-вот хочет улыбнуться. Не увидеть сходства с летописным описанием просто невозможно! Следовательно, на иконах мы видим истинный облик князей, и в случае с Борисом можно представить круглолицего, румяного, улыбчивого человека, весёлого нравом и приятного окружающим. Думается, что это в немалой степени располагало к нему многих киевлян.


Святополк Володимирович

Каждый из сыновей Володимира был наместником отца в своих волостях, и сперва ничего не предвещало грозы в большом семействе Володимира Святославича. Но неожиданно, один за другим скончались двое старших его сыновей — Изяслав и Вышеслав. Перед Володимиром встал вопрос: кого из сыновей перевести в Новгород, Святополка или Ярослава? Казалось бы, выбор его должен был остановиться на Святополке, как самом старшем из всех сыновей, но Володимир неожиданно переводит из Ростова в Новгород Ярослава.

Что послужило причиной такого несправедливого решения, навсегда осталось тайной. Летопись и жития сохранили для нас только упоминания, о нелюбви Володимира к Святополку, основанной на подозрении в том, что Святополк не его сын, а сын убитого им некогда брата, с женой которого он открыто жил, и от которой родился Святополк.

Не смотря на прошедшие тысячу лет, вопрос отцовства Святополка нетрудно проверить, так как нам известен день гибели предполагаемого его родителя — Ярополка, и приблизительное время рождения самого Святополка — червень-месяц, так как ему при крещении дано было имя Пётр.

Отсчитав девять месяцев от червня, получаем березень или квитень, но никак не червень. Предположить, что мать Святополка была беременна им 12 месяцев, не позволяет сама природная человеческая сущность. Таким образом, слухи, омрачавшие последние годы жизнь Володимира, были ничем иным, как слухами или злонамеренной клеветой тех, кто стремился обойти Святополка по старшинству. Последнее предположение хоть и допустимо, но маловероятно: независимо от того, чьим сыном был Святополк, Ярополка или Володимира, его права на старшинство оставались незыблемыми.


Прелюдия к семейной усобице

И всё же, Володимир презрел закон и велел переезжать в Новгород не Святополку, а Ярославу. Обиженный Святополк принялся готовить восстание против отца, но в намерениях своих преуспел мало. Он был схвачен, и вместе с женой отвезён в Киев, где посажен в темницу. Не думаю, что расправа над сыном доставляла Володимиру удовольствие, и не думаю, так же, что Ярослав долго мог тешиться своей удачей: вероятно, чтобы избежать упрёков людей и избавится от угрызений совести, Володимир решил изменить порядок наследования на Руси. Чтобы не было досадно ни Святополку ни Ярославу, он начинает продвигать на старшинство старшего из младших своих сыновей — Бориса. Он женит его, стремясь обеспечить поддержку киевской знати, отпустив ненадолго в "залеяшскую оукраину" он отзывает его обратно и с тех пор Борис неотлучно находится при отце.

Подобный поворот в деле не мог не возмутить Ярослава. Видя решительность отца в отношении Бориса, он решается на разрыв, и перестаёт выплачивать Киеву установленную дань. Непокорство сына возмутило отца. Он собирает войско и велит готовить поход на Новгород, но в самый разгар этих приготовлений заболевает. „Впал в недуг крепкий” — пишет летописец, не скрывая радости по поводу того, что из-за болезни Володимира не произошло столкновение отца с сыном.

Далее события развивались следующим образом: стремясь предупредить возможный набег печенегов, Володимир, будучи не в состоянии возглавить войско, поручает Борису совершить карательный поход в степь. Борис, возглавив отцовскую дружину, выступил из Киева. Вступить в открытый бой с печенегами ему не довелось, но по свидетельству Нестора, он "замирил" непокорные города, и возвращался в Киев.

В Киеве, тем временем, 15 червня скончался Володимир Святославич.

„И потаиша и (смерть князя — прим. авт.), бе бо Святополкъ въ Киеве, в нощь же межи клетьми проимаша помостъ и в коверъ опрятавша и и оужи свесиша на землю и возложиша и на сани, везше, поставиша и въ святей Богородице. Се же оуведавше люди, бес числа снидршяся и вложиша и въ гробъ мраморенъ и съхраниша тело его с плачемъ”.

Обстоятельства смерти великого князя уже тогда были окружены тайной. По одним летописям смерть Володимира старались скрыть от Святополка, по другим летописям сам Святополк стремился скрыть отцовскую смерть.

Уже само указание летописца о том, что смерть Володимира собирались скрыть, вызывает большое сомнение в достоверности. Святополку, для того чтобы принять власть, необходимо было наоборот: открыть отцовскую смерть как можно быстрее, чтобы принять власть, потому обвинения Святополка в том, что он намерен был скрыть смерть отца, я оставляю без рассмотрения в силу их очевидной надуманности.

Несколько сложнее обстоит дело с намерением сторонников Бориса скрыть смерть Володимира. Сокрытие его смерти в пользу Бориса — предположение сомнительное, как и обвинения Святополка в сокрытии отцовской смерти.

Скрыть смерть властителя Руси, у которого помимо двенадцати сыновей ещё девять дочерей, куча зятьёв, тестей, тёщ, прежних любовниц, пасынков и прочих родственников, не считая друзей и многочисленных слуг — представляется невозможной, особенно если под этим понимать сокрытие смерти на продолжительное время. Скрыть смерть можно на несколько часов, чтобы дождаться ночи, вывезти тело в Киев, сплотить сторонников Бориса, и вместе с ними дожидаться его возвращения.

Особо настораживает оговорка летописца, объясняющий поступок берестовцев тем, что "Святополк бо в Кыеве". Странно опасаться находящегося в Киеве Святополка и вместе с тем везти в Киев тело его умершего отца. Странно и другое: из польских источников следует, что Святополк был в темнице. Разумеется, если бы Святополк был в темнице, то берестовцы могли не опасаться, а именно их опасения указывают на то обстоятельство, что ко дню отцовской смерти Святополк был уже освобождён и возможно прощён умирающим родителем.

Титмар Мерзебургский в своей хронике указывает, что Святополку удалось освободиться из заключения с большим трудом, и он бежал из Киева, оставив жену. Противоречий с летописной версией в указании Титмара не существует. Титмар Мерзебургский описывал этот период в жизни Святополка сжато, ретроспективно. Всякий может убедиться в этом, прочитав правильный перевод с латыни, на котором написан документ. Во-вторых, не трудно представить, каких трудов стоило Святополку прощение и освобождение, после того как он был схвачен за попытку восстания против отца, а тесть его, мстя за заточения зятя и дочери, вторгся войной на Русь.

Доказательством того, что Святополк был освобождён и находился при отце, служит так же и письмо самого Святополка Глебу (Галебу) которое он пишет от своего имени. Галиб ни на минуту не усомнился в правах Святополка и поспешил навстречу своей гибели, а раз так, то Святополк был освобождён задолго до отцовской смерти и находился при отце, выполняя те или иные его поручения, раз весть об этом успела дойти до Мурома. Напоминаю: Святополк написал Глебу (Галибу) от своего имени и своей властью велит ему спешить в Киев. Глеб (Галиб) не мог не знать о том, где находится его старший единоутробный брат Борис, и, раз поверил письму Святополка, значит, был осведомлён о положении Святополка при отце.

Таким образом, наиболее вероятным выглядит следующее: сторонники Бориса скрыли смерть Володимира на несколько часов, чтобы дождаться часа, когда Святополк покинет Киев и под покровом ночи отвезти тело умершего в Десятинную церковь. Они так и сделали, однако скрыть смерть Володимира от Святополка им не удалось. Узнав о случившемся, Святополк спешно вернулся в Киев и быстро захватил бразды правления в свои руки — он как законный наследник умершего одаривает киевлян в память о своём родителе. Летописец указывает на то обстоятельство, что киевляне, беря подарки, вместе с тем, были озабочены отсутствием Бориса и возможным столкновением Святополка с возвращающимся Борисом, когда бы им пришлось выбирать — на чью становится сторону.


Убийство Бориса

Описание убийства Бориса во всех источниках в целом совпадают. Одни повествуют об этом подробней, другие описывают скупо; в одних источниках отсутствуют мелкие подробности, присутствующие в других, но в целом, картина ясная и достаточно понятная: возвращавшийся с похода Борис остановился на берегу реки Льто.

"Шел своим путём, яко овца незлобливая, не мысляше ничего же на брата своего" — пишет о возвращающемся с отцовским войском Борисе, Нестор.

Эта остановка, в нескольких часах от берега Днепра странна, если учесть, что Борис возвращался в Киев. Из летописи известно, что Борису пришла весть о смерти отца и, учитывая его остановку на Льто, можно предположить, что она была вызвана этим известием. Сейчас на месте его остановки расположен город Борисполь.

Борисполь c высоты птичьего полёта

Для правильного понимания последующего решения и поступка Бориса, исследователи не располагают очень важными данными, а именно: в какой из дней в промежутке между 15 и 14 липня Борис узнал о смерти отца. Если он узнал об этом утром 15 липня, находясь уже на Льто в 30 км от Днепра, то его последующий поступок просто необъясним: распустить войско и оставаться на месте девять дней, не делая попыток ехать в Киев ни к гробу умершего отца, ни и к молодой жене. Из летописи явствует, что Борис боялся Святополка, но в летописи сохранены Борисовы слова, которые он произносит с полной ответственностью и с полным пониманием своего поступка:

„Когда войду в дом отца своего, отравят мою жизнь люди, упрекая, что я — точно такой же, как и мой отец, который ради славы мира сего и княжения”.

Из сказанного Борисом ясно, что он был убеждённый противник нарушения родовых прав и, кроме этого, осуждал отца за убийство дяди.

Тогда почему Борис, распустив войска, не спешит в объятия брата, а остаётся на месте? Тем более, что в канун гибели его успевают предупредить о готовящемся убийстве? То обстоятельство что Борис был предупреждён, подтверждается и словами Нестора: из его „Чтения” известно, что Борис отправил к Святополку „отрока” с письмом, в котором требует объяснения. Имени отрока Нестор не называет, но узнать имя безызвестного посланника не трудно: известно, что Бориса в походе сопровождали трое братьев-угринов: Георгий, Моисей и Ефрем. Георгий погиб вместе с Борисом, Моисей, чудом избежав гибели, стал единственным свидетелем преступления, а Ефрем, посетил место убийства, где нашёл голову брата и всю жизнь носил её с собой. Следовательно, Ефрем и был тем „отроком”, которого Борис отправил к Святополку, и которого Святополк назад к Борису не отпустил.

Как видно, летописец был прав, говоря о том, что Святополк подумывал над тем, как бы ему избавится от брата. Не исключено, и даже более того — вполне вероятно, что все дни после отцовской смерти, он подыскивал убийц. Так как в Киеве он не располагал достаточным числом своих сторонников, то о его намерениях узнали сторонники или свойственники князя Бориса, которые и поспешили предупредить последнего об опасности.

Но Борис вместо того, чтобы, воспользовавшись предупреждением, попытаться скрыться, допустил ошибку: отправил к Святополку своего посланника с требованием объяснений. Из приезда Ефрема Угрина, Святополк мог сделать один единственный вывод: брата предупредили о том, что он, Святополк, подыскивает убийц. Не найдя исполнителей своего замысла в Киеве, встревоженный Святополк велит задержать слугу брата, а сам отправляется в Вышгрод

Таким образом, непосредственными исполнителями убийства становятся вышгородцы, к которым Святополк лично поручил тайно убить брата. Путьша и его „чадь” согласились. Примечательно, что Святополк, обращаясь к ним и веля ехать по Борисову душу, требует, чтобы вышгородцы убили Бориса, где бы его ни застали. Из этого требования нетрудно сделать вывод, что Святополк знал о местонахождении брата на Льто, но вместе с тем, предполагал, что тот в любой миг может уйти.

Вышгородцы приступили к исполнению приказа незамедлительно. Если верить сообщениям летописца о том, что Святополк тайно приезжал в Вышгород ночью, затемно, то вполне логичным будет предположить, что это случилось в субботу 23 липня, и что вышгородцы выехали по Борисову душу часов в 11 ночи. Сопоставив скорость передвижения на конях с расстоянием, отдаляющим Вышгород от истоков реки Льто, где находился Борис — примерно 40 километров, становится понятным, почему убийцы добрались к Борисовому шатру уже тогда, когда начинало светать: они торопились застать Бориса на Льто (пересохший нынче приток Трубежа), пока тот не уехал, как опасался Святополк.

Река Трубеж

Не вызывает сомнения то обстоятельство, что убийство Бориса было плохо подготовлено: спешка растерянность и боязнь сопровождали убийц всё это время. И это не удивительно — слишком мало времени прошло с часа, когда Святополк объявил им свою просьбу, чтобы подготовится. Для сравнения можно вспомнить, как вели себя убийцы другого князя — Андрея Юрьевича. Не смотря на нравственную правоту своего дела, они явили то, что явили и убийцы князя Бориса — спешку, растерянность и вдобавок ко всему — малодушие. Будет не лишним заметить, так же, что к убийству князя Андрея они готовились давно и даже загодя выкрали меч из его спальни.

Можно только представить в каком положении была „Путьшина чадь” когда к ним неожиданно явился Святополк и потребовал подтверждения делом, прежние обещания вышгородцев положить за него свои головы. Не могли они не понимать и значения совершаемого — надо иметь сильную волю, чтобы согласиться на убийство человека, перед которым ещё недавно заискивали, и имя которого ещё было на слуху у киян. Скорее всего, опасаясь, что следующим днём предупреждённый о готовящемся убийстве Борис, может уехать, они тотчас выехали „на дело”.

Поскольку начинало светать, то убийцам приходилось торопится, и все дальнейшие их действия свидетельствуют о поспешности и невнимательности: схватив с воза копья они подобрались к шатру и пошептавшись немного, принялись колоть спящих. По скупым сведениям, сохранённым в летописи, житиях и чтении, можно с достаточной правдоподобностью восстановить картину убийства, произошедшего в предрассветный час 24 липня 1015 года.

24 липня 1015 г. луна зашла в 1:07, а солнце взошло в 5:25. Первую половину пути от Вышгорода до Льто убийцы ехали по лесной дороге освещаемой светом почти полной луны. С её заходом они, наверняка полагали, что им удастся совершить нападение и остаться незамеченными, однако времени в пять часов оказалось недостаточным для того, чтобы успеть к реке Льто затемно. Начинало светать.

Предупреждённый загодя о готовящемся убийстве, Борис провёл ночь в беспокойном сне, и лишь с началом утренних сумерек тревога начала покидать его. Он велел пресвитеру служить заутреню, после чего предался крепкому сну, полагая, что худшего не случилось. Ввиду начавшегося рассвета, слуги прекратили охранять шатёр и можно предположить, что один из них, а именно Моисей, оставил место у шатра, благо для этого может быть десяток важных причин.

Однако, Борис и его слуги ошиблись: именно в предрассветный час убийцы подъехали к их шатру. Ввиду близящегося рассвета, они, возможно, не рискнули бы напасть, но, видя шатёр неохраняемым, подобрались к нему вплотную, затем, пошептавшись немного, взяли в руки сулицы и принялись сквозь ткань шатра колоть находящихся внутри людей.

Они нанесли несколько ударов и, дождавшись, когда в шатре смолкнут крики, отступили. В эту минуту раненый Борис выскочил из шатра „в оторопе”. Не видя убийц, и полагая что, нанеся несколько ударов сулицами, они поспешили скрыться, он принялся молиться и благодарить бога за избавление от смерти. Но убийцы ещё оставались у шатра. Увидев выскочившего и крестящегося Бориса, они некоторое время были в растерянности, затем, старший из них, по имени Путьша, крикнул своим, чтобы те закончили то, ради чего сюда и приехали. Один из убийц вонзил Борису лезвие меча в грудь.

Из произошедшего ясно, что нападения на шатёр никто из находящихся в нём, включая самого Бориса, не ожидал, ибо никто из княжьих слуг не пытается оказать сопротивление. Попытка Георгия Угрина закрыть Бориса своим телом, выглядит странным: единственный свидетель — Моисей Угрин, не мог видеть того, что происходило внутри шатра. Не могли это видеть и сами убийцы. Следовательно, рассказ о попытке Георгия Угрина закрыть своим телом князя — либо красивая придумка летописца, либо это событие имело место уже после того, как Борис выскочил из шатра и был сражён ударом меча. Видя своего господина на траве, он в отчаянии упал на него сверху, пытаясь защитить от ударов. Георгию вонзили копьё в спину с такой силой, что проткнули его тело и тело Бориса.

Покончив с князем и его верным слугой, вышгородцы „избиша отроки Борисовы многы”. Тело самого Бориса завернули в шатёр и положили на воз, туда же очевидно сложили и вещи, бывшие в шатре, в том числе и Борисово оружие. С Георгия долгое время не могли снять золотую гривну. Застёжка не поддавалась — очевидно, ценя княжий подарок, Георгий велел её заклепать или спаять. Как бы то ни было, убийцам приходилось торопиться. Не долго думая, они отрубили Георгию голову, и отбросили её так далеко, что впоследствии, обезглавленный труп не могли опознать.

Тело Бориса захоронили в Вышгороде.

Вышгород

Не менее красноречиво говорят летописи и о том, о чём они умалчивают. Из хроники Титмара известно о попытке Святополка поднять против отца восстание. Но все русские летописи об этом не упоминают совершенно. Такое молчание странно, ведь записано в летопись мятеж другого Володимерова сыны — Ярослава. Не содержится в летописи сведений о торжественной встрече Святополка Володимировича в Киеве осенью в 1018 года, когда вместе с горожанами его встречал и митрополит Иоанн.

Чтобы понять причину этого, надо задаться простым вопросом: чего хотел добиться летописец, скрывая сведения о Святополке, или какую выгоду его повествованию могло принести это умолчание?

Умолчания летописей могут свидетельствовать только об одном — желании летописца умолчать о широкой поддержке Святополка Киевом. Именно по этой причине во всех летописных списках содержится странное упоминание о том как, наследовав отцу, Святополк принялся одаривать киевлян и те брали подарки. Летописец оговаривается, что киевляне брали подарки, но не были их сердца со Святополком, так как братья их были с Борисом. Неверно думать, что Святополка поддерживал весь Киев. У убитого Бориса были родичи жены убитого Бориса, вряд ли могли быть его сторонниками. То, что Святополков тесть Болеслав „изымал” Ярославовых людей, говорит о том, что в Киеве были противники Святополка. Победа одной из сторон, приводила к торжеству той части населения, которая поддерживала одного из сыновей Володимира.

Сказанное подтверждается и странным обрывком повествования об окончании сражения под Любечем, когда летописец пишет, что Ярослав вошёл в город и „погореша церкви”. Странная связь этих двух обстоятельств заставляет предполагать, что в этом месте летописи был текст, повествующий о взятии Киева Ярославом.

Некоторым особняком стоит запись в Тверской летописи, где говорится о том, что убитого Бориса привезли в Киев, но кияне оттолкнули его ладью от берега.

Странно что убийцы, которым поручено было совершить всё в тайне, повезли тело убитого на пристань у Почайны. Само захоронение Бориса в Вышгороде говорит о том, что его тело было там захоронено, чтобы скрыть исчезновение князя. Ведь Святополк поручил совершить не показательную расправу над братом, а его тайное убийство.

Как уже я писал, единственным свидетелем убийства оказался третий из братьев-угринов — Моисей. Где он был во время расправы вышгородцев, и по какой причине не был в шатре вместе со всеми, неизвестно, но известно, что он выбрался с Льто и придя в Киев укрылся на дворе княжны Предиславы — единоутробной сестры Ярослава, княжившего в Новгороде. Судя по тому, что его пребывание во дворе княжны держалось в тайне, а сам он не имел возможности покинуть его, можно предположить, что убийцы и Святополк узнали, о том, что жив свидетель Борисовой смерти и разыскивали его.

Опасаясь, что о содеянном станет известно, Святополк решает убить единоутробного Борисова брата Галеба (Глеба). За ним он спешно снаряжает гонца, с письмом от своего имени о том, что больной отец срочно просит его приехать в Киев.

Неизвестно, каким образом могла узнать княжна о том, что брат вызывает в Киев Глеба, но опасаясь, что Святополк намерен извести других братьев, оправляет в Новгород посланника к Ярославу с сообщением о смерти отца, убийстве Бориса, странном вызове Глеба в Киев и предупреждением самому Ярославу, в том, чтобы тот остерегался Святополка.

Вот всё, что известно о гибели Бориса Володимеровича.

Эти подробности сохранил для нас Ефрем Угрин, задержанный Святополком, и брат его Моисей, бывший свидетелем непосредственно убийства и видевший лица убийц. Скорее именно по его показаниям были и записаны их имена: Путьша, Талец, Олович, Лешко. Трудно сказать, каким образом удалось уцелеть Ефрему. Слова Нестора о том, что Святополк намеренно задержал его у себя, можно понимать вовсе не как грубое насилие над слугой живого ещё брата и потому предполагать, будто Ефрема связали по рукам и ногам, нет оснований. То, что он отыскал голову брата, свидетельствует о том, что Ефрем знал о случившемся и виделся с Моисеем. В свою очередь, находка головы брата, говорит и о том, что на месте убийства велось дознание. Кто проводил дознание сказать трудно, но, скорее всего, его проводили старосты близлежащих сёл, где были обнаружены трупы. Так как Борис находился на Льто несколько дней и, наверняка, общался с селянами, то его слуг хорошо помнили и опознали их тела. Только по причине отсутствия головы не смогли опознать тело Георгия. Обстоятельство опознания тел, говорит о том, что следствие по случаю находки убитых на месте где находился Борисов шатёр, проводилось если не на второй, то на третий день после убийства, то есть — 25-27 липня. Понятно, что если бы трупы были найдены неделю-другую спустя, то опознавать было бы уже некого.

В некоторых летописях и житиях указывается, что Борис ещё дышал, когда его везли. Летописец, явно стремясь подчеркнуть жестокость Святополка, пишет что, увидев Бориса живым, убийцы сообщили об этом Святополку и тот, не мешкая, отправил к ним двух варягов, один из которых, приставив острие меча к Борисовому сердцу, заколол его.

Это странное добавление к рассказу об убийстве Бориса, вызывает недоумение своей нелогичностью: если убийцы, которым было поручено умертвить Бориса, увидели, что он ещё дышит, то почему сами не добили его?

Ответ на этот вопрос с исчерпывающей точностью даёт польский историк Мачей Стрыйковский. Располагая более чем десятком русских летописных списков (о чём он не раз хвастается) Стрыйковский пишет, что увидев Бориса ещё живым, Путьша приказал двум варягам добить его. Один из варягов приставил меч к Борисову сердцу и пронзил его.

Таким образом, имея противоречивые и странные свидетельства, можно полностью устранить всякие противоречия, если поставить себе в цель объяснить события таким образом, при котором невероятное и противоречивое, находило бы вполне разумное и естественное объяснение. Не следует забывать, что решение об убийстве Бориса принималось в спешке, а сами убийцы — прежде всего люди. Как всем людям им свойственно и торопиться и ошибаться.

Что побудило Святополка расправиться с Борисом в то самое время, когда тот не был уже опасен? Причина, побудившая Святополка, может быть только одна — испуг, о чём и свидетельствует Нестор, приводя слова самого Святополка.

„Как узнают братья, как я поступил с Борисом, то прогонят меня или, выследив, сделают хуже того, что я сделал с Борисом”.

Именно так передаёт Нестор слова Святополка, из которых явствует что Святополк не только осознавал всю поспешность и необдуманность своего решения, но и осуждал себя. Весьма примечательное обстоятельство, оказавшееся за межой внимания исследователей. Именно после убийства Бориса Святополк понял, что тайну убийства не сохранить, и потому, как человек, сжёгший за собой все мосты, решается истребить братьев, чтобы избежать мести с их стороны, а заодно и забрать к себе их владения.


Убийство Глеба по летописи

Упустив свидетеля, убийцы поставили и себя и Святополка в очень трудное положение. Святополк опасается мести братьев, и решает нанести удар первым: он отправляет гонца к Глебу. "Приди вборзе. Отец зовёт тебя, нездоровит вельми" — пишет он в своём послании. Выше я уже говорил, что Святополк пишет письмо от своего имени. Борис был убит утром 24 липня. Святополк мог узнать о гибели брата не раньше полудня, значит, гонец в Муром был отправлен, самое позже, утром следующего дня.

Чтобы добраться в Муром, гонцу надо было ехать вдоль Днепра, до Волоков, и далее на Волгу. Примерно в том месте, где стоит сейчас город Ржёв, гонцу надо было повернуть на восток и, добравшись до Ростова, повернуть на полудень и продолжать далее путь к Владимиру на Клязьме, а затем, через мещерские леса — к Мурому. Как видно из описания, это был кружной путь, так как местность, заключённая между реками Москва, Сож и Ока — в состав Руси не входила.

Таким образом, гонцу предстояло преодолеть более чем полутаратысячакилометровое расстояние, прежде чем добраться до Мурома. Выехав 25 липня в Муром, гонец мог добраться не ранее второй недели своего пути.

Скорость движения гонцов в средние века, сильно зависела от многих обстоятельств: породы коня, упорства и выносливости самого гонца, погодных условий, срочности послания и т д. Так, например, отправляясь в путь на коне арабской породы, можно делать переходы по и 150 километров в каждый день своего пути. Несколько отвлекаясь, надо отметить что на коне можно проехать и двести километров, но в таком случае и всадник и конь, вряд ли будут готовы к возобновлению пути на следующий день. Итак, сто пятьдесят километров в день — самое быстрое, на что был способен гонец в средневековье, отправляясь в такую дальнюю дорогу. Некоторые исследователи, обращают внимание на некоторые места в летописях, где упоминается езда „о дву конь”. Двигаясь на двух конях, всадник выигрывал в скорости передвижения лишь тем, что, распределив груз — себя самого и свою поклажу и вооружения на два коня, облегчал для каждого из них вес ноши. В случае с гонцом, понятно, что брать в дорогу кольчугу, и оружие не было необходимости, потому гонцы ездили на одном коне. Тот, кто упражнялся в верховой езде, без труда поймёт, о чём я веду речь: в дорогу можно отправится и на трёх конях, но задница у всадника всё-таки одна.

Чтобы до конца уяснить время, затрачиваемое всадниками в пути, стоит рассмотреть обстоятельства нападения Брячеслава Полоцкого на Новгород. Из летописи известно, что, узнав о нападении, Ярослав спешно покинул Киев, и на седьмой день пути догнал племянника на Судомире, где разбил его войско и отбил пленных. Понятно, что для того, чтобы известить Ярослава, из Новгорода к нему должен был отправлен быть гонец.

Давая волю воображению, представим, что гонец этот, преодолевая расстояние примерно в 150 км., приезжает затемно в Торопец. Как должен поступить "старец градской" или „нарочитый муж”, узнав что в его город приехал гонец с срочным известием? Представить, что „нарочитый муж” похлопает гонца по плечу и скажет нечто вроде того, что коня его покормят, а сам гонец может поспать в сенях, чтобы со свежими силами с утра отправится дальше, не представляется возможным. Конечно, при получении подобного известия, „нарочитый муж” отберёт грамоту у гонца, велит сесть на коня своему человеку и прикажет ему ехать далее как можно быстрее. Этот, второй гонец, приедет в Смоленск ранним утром, и отдаст грамоту другому гонцу, который ввиду срочности, отправится в путь незамедлительно.

Таким образом, в случае с нападением племянника на Новгород на-Волхове, Ярослав мог узнать о случившемся уже на пятый день, после выезда к нему гонца, ведь, грамота к нему шла и днём и ночью, вряд ли останавливаясь где-нибудь более, чем на час.

Так и только так могло мчаться известие из Новгорода в Киев, но совсем по другому ехал гонец, везущий коварное послание Святополку. Отдать письмо кому-либо он не мог, так как знал, для чего Святополк зовёт Глеба в Киев. Поэтому гонец приехал в окрестности Мурома не ранее 10 серпня. Приняв это к сведению, можно предположить, что встревоженный Глеб (Галиб) спешно собрался в дорогу и выехал в Киев. Зная, что от Мурома до Ржева 3-4 дня пути, можно допустить, что к устью р. Тьма Глеб (Галиб) прибыл примерно 13 или 14 серпня. Здесь он упал с коня и "наломил ногу мало". Что была за травма у Глеба, неизвестно. Известно только, что по прибытию в Смоленск он пересел в корабль, намереваясь продолжить путь уже по Днепру.

Здесь его встретил гонец, отправленный Ярославом, который привёз письмо следующего содержания: „Не ходи. Отец твой умер, а брат убит от Святополка”

О смерти отца и гибели Бориса, Ярослав узнал из письма своей (предположительно единоутробной) сестры Предиславы, на дворе которой укрылся Моисей Угрин. Путь из Киева в Новгород занимает примерно десять дней. Как и в случае с гонцом Святополка, гонец Предиславы не мог передать письмо кому-либо, и вынужден был проделать весь путь от начала до конца сам. Следовательно, если гонец Святополка выехал из Киева 25 числа то гонец Предиславы мог отправиться в путь или в тот же день или одним или двумя днями позже. Всё это — самые крайние числа в расчёте. Таким образом, выехав 26 липня, гонец приехал в Новгород (ночью) 5 или 6 липня. Из привезенного им письма Ярослав узнал, что отец умер, а Святополк сидит в Киеве, Бориса убил, и послал за Глебом.

Сам Глеб, находясь по дороге в Киев, не проезжал через владения Ярослава. Каким же образом Ярослав мог отправить гонцов в Смоленск? Ведь для этого он должен был знать, что Глеб уже в пути, но каким образом?

Из расчётов видно, что Глеб сломал ногу примерно 13-14 серпня. Следовательно, весть о случившемся с ним несчастье могла дойти до Новгорода самое быстрое за три дня — 17 серпня. Ещё три дня понадобилось бы гонцу Ярослава, чтобы проделать путь от Новгорода к „оусть Тьмы”, а оттуда, не менее двух дней, чтобы приехать в Смоленск. Полагать, что гонец не торопился, нет оснований, и потому в Смоленск он приехал 22 серпня. В случае с гонцом Ярослава, всё ясно, а вот в случае с Глебом — не вполне. Летописей отмечает, что Глеб "наломил ногу мало" (перелом у него был не открытый). Возможно, повреждение одной из костей голени, трещины... всё это могло затруднить или сделать со временем невозможной езду на коне, при которой приходилось упираться ногой в стремя. Можно было и высвободить из стремени ногу, но тогда ехать можно было разве что шагом. Вот потому, затратив несколько дней на сравнительно небольшой отрезок пути от "оусть Тьмы" до Смоленска, Глеб решил пересесть в корабль. Зная о том, что у него поломана нога и, предположив, к каким трудностям это могло привести при езде верхом, встреча Ярославова гонца с Глебом, вполне возможна именно в то число, которое и выявилось при расчёте — 22 серпня.

Местом встречи Глеба и гонца Ярослава была Смядынь.

В ряде работ исследователей указывается, что Смядынь являлась для Смоленска своеобразной гаванью. Нет ничего нелепей такого предположения — как от древнего Смоленска (Гнездово) так и от Смоленска нынешнего (2 км.), это слишком далеко. К тому же, в случае наличия на Смядыни гавани, там должны были быть суда и, следовательно,— люди. Из летописи между тем ясно, что свидетелей Галибового убийства кроме самих убийц и слуг Глеба, не было.

Получив предупреждение Ярослава, оплакав смерть отца и гибель брата, Глеб принимает решение продолжить путь в Киев. Этим решением он разозлил слуг, которые "ропташа на святога" то есть на своего князя. Отмечая это обстоятельство и памятуя о том, что отправленный на княжение в Муром Галиб, так и не был принят в этом городе, где прежде него княжил Борис, можно с достаточным основанием предположить в характере Глеба, такие черты, как неуживчивость, заносчивость, неуважение к мнению других. Всё это, обычно, сопутствует людям в отроческие лета, в каких и пребывал Галиб.

Случай с ладьёй вызывает некоторые размышления. Для того, чтобы сблизиться с другим судной вплотную, чтобы можно было перепрыгнуть с одного на другое, надо получить разрешение плывущих. Любое самовольное сближение должно насторожить тех. В летописи меду тем, убийцы беспрепятственно сближаются с Глебовым судном. Во многих летописях говориться о том, что убийцы захватили Глебов корабль внезапно. Нападение было столь стремительным и неожиданным, что Глебовы отроки „оуныша”. Трудно представить, что приближающаяся ладья не насторожила плывущих. Даже если допустить, что Глеб сам велел плыть навстречу возможным убийцам, то всё равно, слуги его должны были приготовиться к возможному столкновению.

Объяснением всего того, что случилось далее, может быть только то обстоятельство, что люди сидящие за вёслами ладьи, плывущей навстречу „кораблику”, Глеба не вызывали подозрений, или вовсе — были знакомы спутникам Глеба. Только так можно объяснить неожиданность нападения и полную растерянность Глебовых слуг. Видя их испуг, начальник отряд убийц (в некоторых летописях приводится даже его имя — Горясер) предлагает старейшему из Глебовых слуг убить своего господина. Странный приказ, если учесть что, во-первых, события происходили днём ввиду города Смоленска (расстояние от Смоленска до „оусть Смедыни” — 2 км.) и, во-вторых, что „кораблик” Глебов был захвачен прыгнувшими в него убийцами, мечи которых блестели „аки вода”. Почему же Горясер, вместо того, чтобы перебить спутников Глеба вместе с их господином, затевает переговоры с Глебовым поваром? Ведь „кораблик” Глебов уже захвачен его людьми?

Объяснением этому может быть только желание сохранить преступление в тайне. Убить Глебовых спутников, означало оставить в ладье или на берегу множество трупов. Заставив Глебового же слугу убить своего господина, можно было не только потешиться, ни обеспечить сохранность тайны убийства — вряд ли Глебовы слуги стали бы по своей воле рассказывать о собственном малодушии. Не следует упускать из виду и другое обстоятельство. Выше я уже говорил о том, что Глебовы слуги роптали на своего господина. Разумеется, они были недовольны его решением плыть в Киев, и, когда судно действительно оказалось захваченным убийцами, легко могли проявить ненависть к господину, который не послушал их и тем самым погубил вместе с собой. В таком случае, поступок Торчина, сидящего позади Глеба и перерезавшего ему горло, а также бездействие остальных Глебовых слуг психологически объяснимы, и эта версия Глебовой гибели на первый взгляд не вызывает сомнений в своей достоверности.

То, что тело Глеба было брошено на берегу, подтверждает слова летописи, что местом встречи ладьи Глеба с ладьёй убийц было устье Смядыни, иначе не объяснить: почему убив князя, его тело не было выброшено за борт в Днепре, а отвезено на берег. Если бы встреча произошла на Днепре напротив устья Смядыни, то гораздо разумней было бы выбросить тело в реку. Впрочем, мы точно не знаем, где именно убийцы бросили тело Глеба. Ни летопись, ни другие источники этого места не называют. Тело могли отвезти вниз по Днепру и, добравшись до безлюдного берега, выбросить там. Только то обстоятельство, что неизвестный правитель Смоленска производит опознание тела и сообщает о находке в Киев, заставляет предположить, что местом гибели и захоронения тела „меж дву колод” являлись ближайшие окрестности Смоленска, коль скоро „старец градской” счёл себя ответственным за находку.

На этом ход логичных рассуждений прерывается. Ясно, что тело Глеба не могло быть брошено на Берегу Днепра возле устья Смядыни — слишком близок город, Если тело Глеба было брошено на Смядыни, то непонятно, каким образом возле города, который "зело велик и многолюден", могли устраиваться ловы? А ведь именно об этом и говорит летописец в своих рассказах о знамениях над местом убийства Глеба. Кроме того, непонятны действия убийц — они убивают Глеба ввиду города ("яко зримо") и там же оставляют его тело.

Стремление где только можно, проверить утверждения летописцев, жизнеописателей и собственные выводы расчётами, не могли не привести к простому вопросу: почему Глебовы убийцы встретили Глеба в ладье, тогда как он оправлялся из Мурома в Киев верхом? В самом деле, для этого убийцы должны были знать, что Глеб повредил ногу, но как явствует из расчётов, после падения с коня он ехал верхом (или его везли на носилках) до самого Смоленска.

Можно допустить, что гонец Святополка обратный путь проделал вместе с Глебом (скорее всего так оно и должно быть) и только после того, как Глеб повредил ногу, он мог оставить отряд и поспешить в Киев, чтобы сообщить, что Глеб намерен плыть в Киев в ладье. Если это так, то в Киев гонец не мог вернуться ранее 22 серпня. Это, в свою очередь, делает маловероятным то, что из Киева по Глебову душу могла быть выслана ладья с убийцами — Глеба можно было бы встретить и гораздо ближе к Киеву, притом в местах более пустынных, чем окраина многолюдного Смоленска, да и добраться за оставшиеся до 5 вересня 10 дней на вёслах от Киева к Смоленску, сомнительно с точки зрения скорости передвижения гребных судов.

Вместе с тем, день гибели Глеба точно известен — он был убит 5 вересня.

Даже с учётом всех возможных погрешностей вышеприведенных расчётов, трудно предположить, чтобы торопящийся в Киев Глеб, находился в Смоленске более двух недель. Если он решил продолжить путь по реке, значит, не находил нужды в лечении ноги. Это очевидно и именно поэтому, вероятней всего предположить, что вместе с гонцом в Муром был отправлен целый отряд, в задачу которого входило захватить Глеба.

Я не случайно избегаю говорить „убить” ибо оговорка летописца, рассказывающая о возвращении убийц к Святополку, более чем странна. Летописец пишет, что убийцы. Возвратившись к Святополку, говорят: "Сделали веленое тобою" и далее летописец пишет странное замечание о том, что Святополк, вместо того, чтобы порицать убийц, награждает их. Согласитесь, странно ожидать порицания от человека, который сам же и велел совершить убийство?

Тем не менее, слова летописца звучат именно так, а значит, первоначально, в намерения Святополка не входило убивать Глеба и он, скорее всего, собирался схватить брата. Посланные для его захвата люди, узнав, что об убийстве Бориса уже всем известно, не оставалось ничего другого, как убить и Глеба. С необходимостью такого поступка и согласился Святополк, который вместо того, чтобы осудить убийц, похвалил их за усердие.


Убийство Глеба по Нестору

Если об убийстве Бориса источники повествуют в целом, согласно, то об убийстве Глеба повествуют два взаимоисключающих рассказа — летопись и „Чтение” Нестора, в рассказе которого нет упоминания о Ярославе и о его попытке предупредить об опасности Глеба. Нет в нём и истории с письмом Святополка, не упоминает он и имена убийц Бориса и Глеба, но самое существенное отличие рассказа Нестора, состоит в том, что он совершенно иначе говорит о гибели Глеба. Из „Чтения” явствует, что в день смерти отца Глеб находился в Киеве, ожидая возвращения брата. Узнав о его гибели, он покидает Киев, чтобы занять волость погибшего брата.

Именно это утверждение Нестора о том, что, покидая Киев, Глеб отправляется в волость своего брата, то есть — не к себе в Муром, а в Ростов, который значился за Борисом, объясняет и поступок Святополка, пославшего вдогонку за братом отряд убийц. Точно так же он поступил и с другим сбежавшим братом — Святославом, за которым, судя по преданиям, отправился в погоню лично.

Несмотря на отсутствие „живых” подробностей, рассказ Нестора намного логичней летописной повести и „Сказания” в свете понимания поступков Святополка и его братьев. Именно из рассказа Нестора становится понятным, каким образом сестра Святополка узнала о том, что брат "послал на Глеба". Ведь если события развивались по летописной версии, то сомнительно, чтобы посылка гонца с тайным посланием Святополка, могла стать известна княжне. Отъезд Глеба, и отправка за ним ладьи с убийцами, — можно было не только предвидеть, но и наблюдать воочию.

Догадываясь о замысле Святополка и не зная, где находится его брат Борис, Глеб, помолившись в церкви, садится в ладью и покидает Киев, в надежде уйти под защиту другого своего брата, то ли Станислава, княжившего в Смоленске, то ли Ярослава, княжившего в Новгороде на Волхове.

Посланные в погоню убийцы, догнали Глебову ладью возле Смоленска, а Глеб, видя, что уже не уйти от погони, приказал повернуть ладью — возможно в надежде договорится с преследователями, чем и вызвал гнев собственных слуг. В случае с убийством Глеба, можно считать несомненным одно: слуги Глебы были недовольные его решением плыть навстречу убийцам, и Глеб был убит в ладье собственным поваром.

В этом, на первый взгляд последовательном рассуждении Нестора, есть целый ряд логических несуразностей да и рассчёты опровергают его проедположения: если верить его сообщению, то выходит, что Глеб покинул Киев до 24 липня, между тем как убит он был 5 вересня. Невероятно, что Глебу понадобилось целых полтора месяца, чтобы прийти по воде в Смоленск. Даже если бы он был в ладье один, и грёб одним веслом, к Смоленску он пришёл бы гораздо ранее. Таким образом, рассказ Нестора противоречит известным датам гибели князей — 23 липня и 5 вересня. Не лишён рассказ Нестора и внутренних противоречий. Так, он говорит, что увидав убийц, Глеб велит своим спутникам оставить его и поплыл один на корабле. Когда его корабль встретился с кораблём убийц, выясняется, что Глеб в ладье был не один, а вместе с ним находились слуги и повар.

Причины того, что в „Чтении” именно так описана гибель Галиба ясны, и совсем нетрудно видеть, чего стремился избежать Нестор: он стремился избежать описания посылки гонца с письмом о смерти отца, ведь если Галиб поехал в Киев вызванный письмом СВятополка, значит, находил его положение при отце вполне естесственным и не сомневался в его праве вызывать к отцу братьев. В таком случае предположение о „незаконности” Святополка теряет всякую убедительность. Именно для того, чтобы "подчеркнуть" Святполкову „незаконость” Нестору и понадобилось по иному описать убийство Галиба — бегущий от незаконно захватившего великокняжеский стол брата, вот кто в его изображении Галиб. Но как уже показано выше, множество логических нестыковок, не оставляют почвы под таким утверждением.


Причины расхождений источников

Таким образом, оба рассказа: и летопись и "Чтение" рассказывают о гибели Глеба совершенно по-разному. Единственно в чём оба рассказа сходятся, так это:

1. Глеб был убит под Смоленском в ладье

2. Глеб был убит собственным поваром по приказу убийц.

Расчёты показали, что летопись более соответствует известным датам гибели братьев, согласуется с расстояниями и способом передвижения на конях и в ладье, чем Несторово „Чтение”.

Как я уже говорил, „Чтение” предшествовало летописной повести, но вместе с тем "Чтение" Нестора — гораздо менее известный документ, чем летописная повесть. Почему же понадобилось иметь именно два, противоречащие друг другу описания гибели Бориса и Глеба? Ведь церковники не могли не видеть существенной между ними различий?

Разгадка этого кроется в самих повествованиях: „Чтение” Нестора написано по всем канонам житий святых и явно предназначалось для патриарха как убедительное доказательство святости Бориса и Глеба и обоснование их канонизации. Сказание же и летописная повесть, отличаются от "Чтения" Нестора, достаточно вольным стилем изложения да и по духу ближе к повествованию о свершившемся событии. То, что он не только сохранилось но и стало известно более, чем Несторов труд, говорит, что „Чтение” не послужило убедительным доводом в пользу признания святости погибших братьев, и гораздо убедительней оказалось то, что было изложено в летописной повести, тем более, что в ней намного убедительней показана жертвенность Бориса и Галиба, знающих о готовящейся им судьбе, безропотно ждущих смерти.

Из Чтения Нестора, такая жертвенность прямо не вытекает. Нестор делает упор на природную благочестивость князей, их духовные искания. Так же чудеса, творящиеся у их гробов — более двух третей объёма его рассказа посвящено этим всевозможным чудесам. Более того, в свете задач, поставленных пред Сказанием, очень неудачно выглядит описание возвращения Бориса, где Нестор явно стремится оправдать его, говоря, что Борис возвращался с войском, но не мыслил зла против брата. Этим он проговаривается и невольно оправдывает Святополка, который в таком случае мог действовать движимый испугом и недоверием.

Таким образом, с полной основанием можно утверждать, что причисление Бориса и Глеба (Галиба) к лику святых, состоялось не ранее, чем спустя столетие после их гибели. При этом не должно смешивать официальную канонизацию с прижизненным почитанием „страстотерпцев”, как святых.

Сколь не досадна гибель братьев, находившихся в цветущем возрасте, их гибель никоим образом не связана со страданием за христианскую веру — непременным условием для причисления к лику святых. И Борис, и Галеб (Глеб) стали жертвами именно политических убийств в их чистом виде, а заказчик этих убийств — Святополк, был христианином ничуть не меньшим, чем погубленные им родные братья.

Именно нежелание греческой церкви признавать Бориса и Глеба (Галиба) святыми вынудило летописцев пойти на подлог: из текста летописи и житий было убрано всё, что каким либо образом свидетельствовало об их действительной жизни. Потому было предано молчанию то обстоятельство, что рождены они были женщиной-мусульманкой.

Спустя столетие, когда причисление к лику святых удалось добиться от руководства церкви, об особенностях рождения Бориса и Галиба (Глеба) никто уже не помнил — не было в живых ни свидетелей их жизни, ни даже детей этих свидетелей, могущих пролить свет на истинное положение дел.

Всё это заставляет полагать, что именно „Чтение” Нестора предназначалось для канонизации Бориса и Глеба. Когда канонизация состоялась, то отпала необходимость сокрытия "тёмных" мест. Потому, именно „Сказание”, а не „Чтение” было включено в летописный свод.

на главную
сaйт управляется системой uCoz
© Александр Нехристь. 2007 г.