Удивительное название Киевской Руси „Гардарика”, звучащее как „страна крепостей” или как „страна укреплений” (городов) известно многим, но мало кто задумывался о происхождении этого древнего названия нашей страны, и ещё меньше людей знают, что за этим названием скрывается.
Действительно, почему именно Гардарика? Почему именно „страна укреплений”, а не как-то иначе? И хотя название это употребляли только древние скандинавы, трудно представить, что они не видели укреплений, которые создавал ещё Карл Великий против них же, или не видели городов, гораздо более богатых, чем города Киевской Руси. И, тем не менее, название Гардарика в их языке соотносится только с Киевской Русью.
Не трудно прийти к выводу, что для возникновения этого названия должно было иметь место нечто необычное, из ряда вон выходящее, могущее дать основания скандинавам именно так называть нашу страну, а не иначе. Такие основания есть, и это вовсе не почерневшие страницы летописей, доступные узкому кругу исследователей. Это — доказательства, и доказательства, открытые взору всякого, кто берётся исследовать обстоятельства далёкого прошлого.
Многие из читателей знают о существовании так называемых „змиевых” валов. Достаточно взять в руки атлас к любому учебнику истории для школ или вузов, чтобы убедится в том, что оные валы располагались к полуденю от Киева и предназначались „для защиты от кочевников”, как услужливо гласят сноски. О происхождении „змиевых” валов и писалось немало. Одними из самых известных исследователей валов были математик Бугай и профессора Брайчевский и Кучера. К сожалению, политического в их исследовании было настолько много в сравнении с научным, что как ни прискорбно, а мнением этих исследователей приходится пренебречь.
Кроме того, настораживает предвзятость этих исследователей. В их трудах, особенно у Брайчевского, слова: „украина”, „украинские племена”, „украинские князья”, относимые к периоду с 3 по 17 столетия вступают в противоречие с документальными свидетельствами летописей — ни о какой „украине” они не упоминают, разве что иногда, встречается слово „оукраина”, которое применяют они для обозначения земель, отстоящих от того, что принимается ими за середину.
Так, в летописях можно встретить выражения „поехал ко оукраине галичской” и упоминания об „оукраине зелешской”, то есть, за землями выходцами „од лях”— вятичами (современная Московия)
Читателю, не знакомому с их трудами скажу, что научный труд только тогда имеет истинную ценность, когда не ставится цель с его помощью доказать какие либо политические установки. Как только историческая наука переходит на обслуживание сильных мира сего, либо пытается польстить обществу, или части этого общества, то это уже не наука.
Таким образом, основополагающей работы, имевшей самостоятельную научную значимость, я, к большому своему сожалению, так не встретил. Исходя из публикаций, о валах сложилось следующее мнение:
1. Сооружение этих валов относится к периоду с 3 по 7 века нашей эры.
2. Валы предназначались для защиты оседлых племён от вторжений кочевников.
3. Сооружение валов потребовало титанического труда многих поколений людей.
Эти выводы проистекают во многом из-за того, что исследователи рассматривают Змиевые валы в увязке с валами, следы которых сохранились на Подолии и Молдове. Всё это уже в совокупности, расценивается как деятельность особых „украинских” плёмён, населявших Поднепровье.
Вместе с тем, труды Брайчевского, Кучеры и Бугая, опираются на работу большого товарищества археологов, и нужно иметь веские основания, чтобы поставить под сомнение сделанные ими выводы. Самым сильным и вместе с тем, самым слабым звеном в цепи рассуждений упомянутых исследователей, является опора на мнение археологии. Археология возведена в абсолют, что не есть, и не может быть правильным, ибо при всём уважении к труду археолога, надо отметить, что эта наука принципиально не может решать такие вопросы, как, датировки находок и их принадлежность. Всё настолько предположительно, что это „всё” можно без труда объяснять с совершенно противоположной стороны.
В виде примера приведу следующее: некогда был обнаружен золотой амулет-змеевик, на котором означено имя святого Василия. Какой же вывод был сделан из этой находки учёными? Самый что ни есть сомнительный — ими утверждается, что амулет принадлежал великому князю Володимиру Всеволодовичу Мономаху. Поясняется, даже, что этот прославленный князь охотился в местах обнаружения находки и именно там утерял амулет.
Читатель трижды будет прав, если возразит, что амулет мог принадлежать какому угодно Василию, как в эпоху предшествующую Мономаху, так и в эпоху последующую. И, тем не менее, приведенный мною вывод „учёных” кочует из одного из одного учебника в другой. Сказанному можно возразить, что существуют современные методы датировок, в частности — радиокарбонатный анализ, но возражения эти вряд ли стоит принимать всерьёз, поскольку ссылки на радиокарбонатный анализ неубедительны по той причине, что в каждой из найденных вещей столько пыли и наслоений позднейших эпох, что даже вещи из одного источника, могут оцениваться этим методом по-разному.
Таким образом, из трудов всей этой профессуры мы видим картину прошлого очень и очень далёкую от того, что имело место в действительности. Именно это и заставляет самостоятельно браться за исследование "змиевых валов" — немых свидетелями прошлого.
Какая же связь между Змиевыми валами и словом „гардарика”, вынесенным в заголовок статьи? Конечно же, связь есть, если предположить, что наличие валов могло дать повод для такого названия.
Вместе с тем, сами валы, протяжённостью десятки километров — это ещё не основание для того, чтобы дать такое название как Гардарика — ведь в Европе были укрепления не менее протяжённые. Достаточно вспомнить так называемый „Лимес”— укрепления римлян по левому берегу Рейна. Укрепления, протянувшиеся на сотни километров, тем не менее, не послужили названием для целой страны, тогда как наша Русь, и доныне стоящая на обочине цивилизации, заслужила в языке скандинавов именно такое название. Значит, имело место нечто, превышающее по размерам римские укрепления, нечто более грандиозное, память о котором прочно закрепилась в языке скандинавов. Валы — вот именно то, что соотносится с понятием укреплений или ограждений, и я полагаю, что их расположению и назначению, надо уделить самое пристальное внимание, так как это единственный ключ к разгадке поставленного мною вопроса.
Валы — оборонительное сооружение, а любое оборонительное сооружение предназначено защищать от врагов некую область. Вот эта область, защищаемая валами, и привлекла моё внимание, ибо она любопытна, как местом своего расположения, так и природными особенностями. Поскольку природные особенности являются изначальными, по сравнению со следами человеческой деятельности, то именно с них я и начну свой обзор. Ведь только обратив внимание на природные условия изучаемой местности, соотнеся полученные наблюдения с известными летописными источниками, можно не только большой точностью дать ответ на главный вопрос, вынесенный в заголовок, но и восстановить весь ход заселения области, получившей впоследствии названия „роуська земля"; объяснить не только странное слово „гардарика”, но и не менее странное наименование наших предков — полян.
Как видно, ответ на один вопрос не мыслим без ответа на ряд других вопросов, но что тут поделаешь, виной всему — исключительная сложность истории как науки.
В древности, природные условия Приднепровья были вовсе не такими, какими видятся они нам, живущим в начале третьего тысячелетия. Нынче, обширные поля — непременное составляющее местных краевидов. Такие, обширные, без леса пространства были ещё в 10-11 веках, и наш взгляд, как и взгляд жителя тех далёких времён видят приблизительно одинаковую картину. Но вот как было ещё раньше? Не в 10-11 веках, а в 7-9 веках? Что собой представляла рассматриваемая нами местность во времена предшествующие славянскому расселению?
Если взглянуть на природу Среднего Приднепровья, то можно установить, что судя по состоянию почв, в глубокой древности на полудень от р. Стугны (начиная от верховьев Унавы и среднего течения реки Красной) на полунощ, тянулись беспрерывные леса. Граница между лесами и полями здесь очень чёткая и хорошо заметно, что поле являло о собой вытянутый вершиной на запад треугольник с полудня и полоунощи окружённый сплошной стеной леса. Как уже писал я выше, на полунощь от Стугны леса тянулись до истоков Днепра, а на полудень от р. Рось дубово-грабовые леса достигали в глубину 30-70 километров, полностью покрывая пространство между Росью и Гнилым Тикачем.
Всё это служило природной защитой земледельцам и скотоводам, и не случайно мы встречаемся с летописным определением „Дикое поле”. В этом явственно видно, что Дикое поле противопоставлялось полю „не дикому”, которое логично усматривать в изучаемой мною области.
Состояние почв, указывает так же и на то, что в глубокой древности „Роуська земля” представляла собой довольно редко встречающуюся местность — обширнейшее черноземное поле со всех сторон окружённое лесами. Окружённые со всех сторон лесами поля предоставляли редкую возможность занятия земледелием и скотоводством. Установив это, стоит непременно задаться ещё одним вопросом: почему русские прежде назывались полянами? Вопрос может показаться наивным: „поляне”— значит „с полей" и т. д. Вроде бы, всё очень просто, но эта простота всего лишь кажущаяся: племена, обитавшие именно в полях, или в лесостепи (уличи и тиверцы) — названия полян не получили! А ведь кто, как не они заслуживают именно такого названия! Согласитесь, что обитатели причерноморских полей заслуживают название „поляне” куда более, чем жители местности где „бор велик".
Подробно рассмотрев условия местности в области между реками Днепр, Рось, и Стугна, стало ясно, что самой природой внутри этой области было размещено обширнейшее поле, которое, скорее всего, и дало название расселившемуся здесь племени. Именно из-за таких благоприятных условий, поляне в относительно короткий срок выделились из славянской среды, как по уровню развития производительных сил, так и по уровню культуры, что отмечалось ещё летописцами. Этот вывод подтверждается прямо противоположным названию „поляне”, названием другого славянского племени — древлян, что свидетельствует об отличиях по месту обитания.
Вне всякого сомнения, рост могущества полян возбуждал зависть соседей — не развитых славян и кочевников, время от времени совершавших свои набеги. Именно ввиду угрозы нашествий нашими предками были созданы укрепления, протяжённость и расположение, которых, порой потрясают воображение. Необходимость оборонительных сооружений, защищавших население, которое расселялось в полях со всех сторон окружённых лесами, косвенно подтверждается и оговоркой летописца, сообщавшего, что некогда поляне были „обидимы древлянами и иными окольными”.
Установив связь между природными особенностями рассматриваемой местности и названием племени, ставшим впоследствии державообразующим, нужно задаться вопросом: а нет ли связи между расположением Змиевых валов и местом обитания полян? Что собой представляли эти „змиевые” валы, где и как располагались — на этот вопрос нам не ответит школьный учебник, из которого явствует, что валы, вернее сказать: вал, протянулся полукольцом с полудня от Киева. Но на этот вопрос убедительный ответ даёт осмотр этих самых валов.
На правобережье насчитывается десять(!) линий укреплений, протянувшихся с запада на восток, как к полуденю от Киева, так и на полунощь от него (на последнем обстоятельстве я особенно хочу заострить внимание). Самая крайняя линия укреплений и, судя по своему нынешнему состоянию, самая древняя, располагалась не на берегах Роси, а по берегам р. Тетерев.
Вторая линия укреплений тянулась с запада на восток пересекая р. Здвиж в среднем её течении, и оканчивалась в устье р. Ирпень. Это наиболее древние валы, которые сохранились лишь частично и об их протяжённости мы можем судить лишь на основе исследований остатков укреплений. Древность и само расположение этих валов убеждают нас в том, что они защищала Киев не от кочевников, а от пришельцев совсем с другой стороны света, и не случайно, что расположение этих валов московитские исследователи не спешат нанести на карты своих учебников.
Третья линия укреплений тянулась от Днепра до с. Белгородка на р. Ирпень, и далее по правому её берегу огибала Киев и в устье р. Ирпень соединялась со второй линией укреплений.
Далее, на полудень от Витечева, тянулись подряд аж пять(!) линий укреплений. Чем далее на запад, тем более удалялись они друг от друга, но в основном проходили через Солтановку, Васильков, Мотыжин, Нежиловичи, Фастов, Трилесы. Самый полуденный из этой пятёрки валов под острым углом пересекал поля междуречья Стугны и Роси, и следы его теряются в верховьях р. Каменка. Как и валы, находившиеся выше Киева, они закрывали доступ к столице не только с полудня, но и с запада. Далее за ними, уже по берегам р. Рось располагались две линии укреплений, которые тянулись от Богуслава через Белую Церковь и, поворачивая на полунощ, соединялись с другими валами западне Фастова. Самый дальний от Киева вал находился далеко за Росью, и его следы сохранились недалеко от с. Медвин.
Наибольшее любопытство вызывают два вала: тот, который тянется от Витечева, через Йосиповку до Трилес и тот, который тянется вдоль Роси до Трилес. Эти два вала сходятся на западе, замыкая в себе огромное поле, заключённое между реками Рось и Стугна. Нетрудно видеть в этих двух валах границу первоначального расселения полян. Границу, окружавшую место их обитания, которая проходит на меже природного разделения полей и лесов.
Отталкиваясь от этих валов, которые можно определить как наиболее древние из всех, становится заметным, что по мере освоения полунощных лесов, оборонительные сооружения полян передвигаются на полунощь. Так как они зачастую проходили по обоим берегам рек, а иногда пересекали поймы рек поперёк, то определить их назначение, как оборонительный рубеж, направленный на защиту от вторжений с полудня, не представляется возможным. Ясно, что эти валы (по р. Стугна) ограждали земли полян от нападения с противоположной стороны. Если обобщить расположение валов, то нетрудно видеть, что все они располагаются двумя скоплениям — по р. Рось и по р. Стугна. Валы, располагающиеся к полунощи и полудню от этих, основных валов, как правило, не представляют собой протяжённых укреплений, и, скорее всего, являются своеобразными крепостями, выдвинутыми глубоко в земли врагов.
Такова обстановка на Правобережье. На левом берегу Днепра, природа не была столь щедра к земледельцам — расположение полей и лесов здесь вовсе не такое, как на собственно „русской" стороне: поля здесь тянуться почти до истоков высохшей нынче речки Льта и лишь стена леса шириной 20 км. тянется на вдоль р. Трубеж. Оборонительных сооружений древности на этой стороне нет, и только за левым (!) берегом р. Трубеж начинаются укрепления, который полукольцом охватывают область между р. Супой и р. Трубеж. Внутри этого полукольца, тянется вал от Днепра по направлению к с. Денисы. Этот вал в свою очередь пересекается двумя валами. Показательно, что эта, перенасыщенная укреплениями область, располагается несколько ниже Переяслава-Русского, являя собой огромную и своеобразную крепость, в которой удобно усматривать продолжение укреплений русской земли, но уже на левом берегу Днепра.
Карта составлена по картам почв. Зелёным цветом показана площадь реликтовых лесов, то есть, местности, состав почвы которой указвает на то, что ранее здесь простирались леса.
Итак, на основании рассмотренного видно, что валы охватывали обширнейшее пространство, треугольником суживаясь на запад и прикрывая подступы к Киеву выше него и ниже него по течению Днепра. Валами и рвам, тянущимися как с востока на запад, так и с полудня на полунощь, была пересечена вся местность. Если дать волю воображению, то можно представить русскую землю как местность перенасыщенную укреплениями. То там, то здесь, вдоль берегов рек, можно было видеть валы с частоколом или срубными стенами, сторожевые вежи, стражу греющуюся у костров. Так и видятся зловещие лики кочевников, и заросшей бородами лица всяческой неруси, крадущихся к этим валам, высматривающих наиболее уязвимые места в укреплениях.
Человек, знающий историю по многочисленным учебникам, и желающий возразить из чистого желания противоречить по любому поводу, наверняка начнёт утверждать, что валы сооружены во времена Киевской Руси. Предвидя это, я сразу хочу расставить все точки над „i” в возможном споре.
Дело в том, что утверждение, будто бы эти валы имели оборонное значение во времена Киевской Руси, не состоятельны по следующей причине — эти валы не уберегли от нашествий «роуську» землю. Уже в эпоху Володимира Красное Солнышко, Змиевые валы перестали служить надёжным средством сдерживания кочевников. Свидетельством этому является не только то обстоятельство, что печенеги дважды осаждали Киев, но и сокрушительное поражение русских войск под г. Васильевом. О вторжениях половецких войск я уже не говорю, хотя стоит упомянуть о том что к Киеву (среди бела дня!!!) незаметно подошло половецкое войско. „Едва не вогнашася в город половци”— сокрушается летописец, описывая разграбление княжьего двора в селе Берестовом и Печерского монастыря.
Такой набег мог увенчаться успехом только в случае полного отсутствия стражи, иначе внезапность объяснить очень трудно. Спрашивается, почему враг не был остановлен или задержан на этих самых валах? Ведь их многочисленность и протяжённость, не дают кочевникам даже теоретическую возможность сохранить в тайне своё продвижение? Не следует забывать ещё и о том, что соединённое войско под водительством князей: Святополка, Володимира и Ростислава, спешащие на помощь осаждённому Тороческу, даже не пыталось опереться на эти укрепления. Летописец вскользь говорит о том, что войско „прошло валы", а осторожный Володимир уговаривает киян не совершать опрометчивый поступок и не переходить... нет, не валы, а реку. „Стояще чересъ рику оу грозе сеи, створимъ миръ с ними”— говорит он, но его не послушали.
Как видно из приведенного, главным рубежом служили не валы, а река.
Налицо — полная бесполезность укреплений, защищавших «роуську землю», и это тем более удивительно, что их сооружение требовало напряжённого труда многих поколений людей! Полунощные укрепления тоже не служат защитой от вторжений извне: Ярополк, противодействуя Володимиру, держит оборону в Киеве, но не на валах. Известно, что и Святополк противодействуя Ярославу, предпочитает перейти на правую сторону Днепра и занять местность у Любеча, чем оставаться на древних укреплениях. На левобережье, укрепления по Трубежу, тоже не стали надёжной защитой Руси от кочевников. Именно за ними в кровопролитнейшем ночном сражении на Лете, половцы громят русские войска, возглавляемые сыновьями Ярослава Мудрого: Изяславом, Святославом и Всеволодом.
Принимая во внимание все эти обстоятельства, можно прийти только к одному, единственно правильному выводу: в 9-12 веках зрелище валов могло вызвать лишь смутные воспоминания о существовавших здесь когда-то оборонительных рубежах. Это является главным доказательством того, что укрепления были сооружены задолго до начала правления Игоря и Ольги, от которых принято вести родословную русским князьям.
Но, если укрепления не являвшиеся таковыми в эпоху Руси, во времена предшествующей ей существовали, тогда почему они оказались брошенными? Ответ на этот вопрос не так уж и сложен: причина того, что укрепления перестали служить таковыми, кроется в том, что такие протяжённые укрепления имело смысл содержать только если общество располагало достаточными воинскими силами, способными удержать неприятеля. Такой воинской силой было население „полянской” земли в те времена, когда все мужчины и женщины являлись воинами, а если требовалось, то воинами становились женщины и дети. С развитием феодальных отношений, с закабалением селян, с повальным закупничеством, рабством и холопством, пришёл конец и страже на змиевых валах.
Пока в среде полян господствовала военное народовластие, при котором, всё население было одновременно и земледельцами и воинами, укрепления располагали достаточной численностью защитников, чтобы отразить вторжение врага. Когда же с развитием хозяйственных и общественных отношений, поляне вступили в эпоху феодализма, то укрепления, сооружённые их предками, стали быстро терять своих защитников. Надеждам князей на то, что конные дружины бояр, удержат врагов на почтительном расстоянии от русской земли, не суждено сбыться — уже Володимир Красное Солнышко отправляется за „верховными воями” — к Смоленску, так как, закабалённое население перестало быть воинами и в воинской силе Киев стал испытывать нужду. Впоследствии, на русской земле спешно расселяют пленных ляхов, вятичей, радимичей, кривичей и прочую нерусь, но не помогало и это. Никаким, воспетых былинами „богатырям” не под силу было справится с задачей, которую решал прежде весь русский народ — поляне.
Из рассмотренного, видно, что в эпоху расцвета Киевской Руси, валы, не служили полноценной защитой зарождающемуся государству, и потому ясно, что они не могли быть возведены в 10-11 веках, как это ошибочно считают некоторые исследователи.
Если признать, что валы были сооружены в 10-11 веках, то тогда ничем не объяснить, их практическую бесполезность. Вместе с тем, признать, что население занималось бессмысленным трудом, нет оснований — система валов, в том виде, в котором она является исследователям, была сооружена на заре создания Киевской державы, когда небольшому государству полян необходимо было обезопасить себя со всех направлениях: как с полунощи, от диких, мешающихся с ещё более дикими уграми, славян, так и остатками иранского населения лесостепи и пришлыми кочевниками, нападавших на Русь с полудня и востока. Поэтому нет, и не может быть сомнений в том, что только в эпоху 7-9 веков могли быть созданы эти укрепления. В эпоху, когда сокрушено было господство ирано-сарматских племен, в эпоху, когда пришедшими на берега Днепра, славянами из племени полян, были изгнаны, предположительно обитавшие здесь прежде них, готы.
Зрелище обширной земли, вдоль и поперёк изрезанной остатками укреплениями, наверняка потрясало воображение скандинавов, ибо подобного в Западной Европе не было. Об этом удивительном крае рассказывали они, возвращаясь в свои «фьёрды», и именно из этих рассказов появилось название „гардарика”. Впоследствии оно стало нарицательным и просуществовало до середины XI века — то есть, до того времени, когда валы окончательно перестали служить рубежами обороны.
За межами статьи остаётся много иных вопросов, как например, причины побудившие полян продвигаться на полунощ и основывать в лесных областях города Киев, Вышгород, Нижгород, Лютеж... Скупое сообщение летописца, о том, что поляне были обидимы древлянами и „иными окольными”, заставляют предположить, что распространение власти полян встречало ожесточённое сопротивление других славянских племён. Если у древлян ещё удалось отбить земли вплоть до Тетерева, то преодолеть сопротивление северян, удерживавших под собой Любеч, скорей всего не удалось. Предположительно, это противостояние являлось следствием борьбы за торговый путь из „Варяг в Греки и из Грек”, в котором поляне оказались побеждёнными. Только опора на пришлые варяжские дружины позволила изменить соотношение сил и добиться установления киевской власти на все сопредельные земли.
В заключение я обязан сказать, что остатки змиевых валов — зримое свидетельство развитой государственности наших предков — полян. Эти свидетельства настолько очевидны, что самой своей сущностью они ниспровергают потуги всех этих новоявленных „историков”, вроде небезызвестного Прицака, тщащегося своими бездоказательными выдумками потрясти воображение читателей. Смеха достойны, так же, усилия московитских исследователей, изолгавшихся до смешного, в поисках какой-то особенной, „своей”, северной Руси, которую они упорно желают разместить в верховьях Ловати.
Другое „светило”— академик Янин, из кожи вон лезет доказать, что „Рюрик” был славянин и привёл с собой славян, которые и были первые поселенцы в Новгороде. Удивительно, на каком основании делаются подобные заявления? Разве славяне оставили бутылку с запиской в день своего пришествия на берега озера Ильмень? Или, как в случае с так называемый „могилой Рюрика" (представляете, московиты и её нашли!) Неужели на могиле был памятный знак с надписью вроде „здесь лежит Рюрик — тот самый”?
Ах, да... в языке берестяных грамот встречаются лехитские оброты — утверждает этот академик. Но в насаждаемой в Украине, так называемой „мове”, этих оборотов куда больше, чем в новгородских берестяных грамотах, да и сами летописи пестрят лехизмами: „сейм”, „женеш”, „маю”.
Таким образом, изначально задавшись вопросом о происхождении названия „гардарика”, я не только дал на него исчерпывающий ответ, но и попутно объяснил происхождение названия „поляне”, которое вытекает из условий местности, в которой обитали наши великие предки.
|